Бойня на Марше: взгляд изнутри

С митинга несогласных 15 апреля в Мариинскую больницу попало четыре человека. Двое из них известные в городе политики Сергей Гуляев и Ольга Цепилова; Борис Лихтенфельд рядовой участник митинга; Александр Казанцев не связанный с оппозицией, но интересующийся ее деятельностью человек. Корреспондент ЗАКС.Ру посетил этих людей и попросил их рассказать подробности произошедшего 15 апреля.

У Ольги Цепиловой, члена федерального бюро "Яблока" и зампредседателя фракции зеленых, от удара резиновой дубинкой сломан нос в переносице, обширная гематома на лице, тяжелое сотрясение мозга:
Я не собиралась участвовать в шествии, ушла с площади у ТЮЗа одной из последних. Собиралась идти по Гороховой в сторону центра, но там все было перекрыто, и я направилась в сторону "Пушкинской". Вокруг бегали люди, спасаясь от ОМОНа. На моих глазах милиционер сбил с ног пожилую женщину, а потом вместе со своими коллегами стал избивать молодого человека ногами. Я решила помочь старушке подняться, и тут, видимо, омоновец увидел меня боковым зрением. Не заметив, как он подлетел ко мне, я подняла от земли голову и тут же получила страшный удар дубинкой в лицо. Тут же хлынула носом кровь. Меня отнесли в скорую, среди помогавших была Наталия Леонидовна Евдокимова.
Около часа машина скорой не могла отъехать от места происшествия, но врачи мне помогли, остановили кровь. В больнице меня положили в нейрохирургическое отделение, сделали томографию: оказалось, что гематомы в мозге нет. Но голова постоянно кружится, тошнит.
Я полагаю, что такое жестокое избиение толпы было спровоцировано ОМОНом чтобы оправдать чрезмерные затраты на якобы "меры безопасности". Они нагнали к ТЮЗу столько милиции и солдат, что, если бы митингующие спокойно разошлись (к чему, собственно, и шло дело), их перестраховка выглядела бы просто глупо.
16 апреля моему мужу звонил дознаватель, сказал, что направляет дело о моем избиении в прокуратуру. Я использую все возможности, чтобы виновные понесли максимально тяжелое наказание.

У Сергея Гуляева, одного из лидеров питерской оппозиции, трещина в кости руки, множество гематом по всему телу:
У ОМОНа был четкий приказ не дать митингующим разойтись просто так, обязательно что-то начать, чтобы оправдать "милицейский туризм". Когда я в начале колонны подошел к метро "Пушкинская", оно было намеренно закрыто. Нам пришлось идти к Техноложке, но на пути встало заграждение из милиции. Я поговорил с ними, объяснил, что людям просто некуда деваться со всех сторон все оцеплено, и нас пропустили. Но за первой линией стоял ОМОН. Они набросились на нас и сразу стали бить дубинками. Я подбежал к командиру омоновцев, попытался объяснить ситуацию, но тот сказал только: "Вы не пройдете".
Тогда я обратился к начальнику первой линии, простому милиционеру. Тот нехотя согласился, что ситуация требует разрешения, мы вместе пошли в метро, которое после переговоров по рации открыли. Тогда я стал говорить в мегафон, чтобы все сворачивали ко входу на "Пушкинскую". И услышал, как кто-то из омоновцев крикнул: "Хватайте этого организатора".
Я попробовал отойти, но добрался только до дверей метро, схватился за какую-то ручку. Меня тянули трое, не могли оторвать. Тогда стали бить дубинкой по руке, много раз. Потом досталось еще по голове, по спине, по печени, разбили мобильник в кармане кстати, он задержал несколько ударов.
Во 2-м отделении продержали до 16 часов, когда приехала скорая. Долго думали, отпускать или нет, наконец направили со мной старшего прапорщика. Тот сразу предупредил меня: "Бежать не собираешься? А то придется оружие применить" Я объяснил, что удовольствия застрелить меня при попытке к бегству не доставлю. Когда приехали в больницу, мой адвокат спросил милиционера, по какому праву тот меня караулит. К тому времени прапорщик уже выяснил, что я, оказывается, лишь недавно расстался с постом депутата ЗакСа, вообще известный в городе человек, и ответил: "Мне сказали, что это особо опасный преступник. Но мне проблемы не нужны". "Так он считается задержанным?" "Не могу сказать. Но у меня будут проблемы, если он уйдет. Хотя, видимо, будут проблемы, и если я попытаюсь его задержать"
Потом еще приезжало множество милицейских чинов, бесконечно совещались по мобильникам, но так ничего и не предъявили. На данный момент меня никто не охраняет. Но, видимо, что-то еще стряпается в недрах правоохранительных органов.
Я, в свою очередь, тоже подготовлю заявление в прокуратуру, так этого не оставлю.

У Бориса Лихтенфельда гемартроз (т. е. кровоизлияние в полость) коленного сустава. На поврежденную ногу наложен гипс, и пострадавший ходит на костылях, на ногу при этом старается не наступать:
На митинге я с женой стоял под лозунгом "Строительные краны от наших домов вон!!! Нахимова 3/3". Я живу в этом доме, мы страдаем от уплотнительной застройки. После окончания акции мы направились к Пушкинской, и вдруг мне на мобильный позвонил сын (он в митинге не участвовал, но хотел встретить нас у метро): оказалось, его схватили и держат в милицейском автобусе.
Потом мы долго искали этот автобус, на нас несколько раз налетал ОМОН, прижимали к стене. Мне разбили дорогие очки.
Но, следуя объяснениям сына, автобус мы все же нашли. Войдя внутрь, попытались объяснить капитану Листратенко, охранявшему задержанных, что наш сын к митингующим отношения не имеет, он всего лишь встречал родителей. Милиционер на объяснения никак не реагировал.
Тут неожиданно открылась задняя дверь автобуса, и многие задержанные убежали. Мы хотели последовать за ними, но вдруг в салон влетел огромный омоновец и лягнул меня в левую ногу. Я тут же почувствовал, что не могу на нее наступить. Я просил вызвать мне скорую, но добился лишь того, что какая-то дама в штатском стала издеваться надо мной: "Подумаешь, пинок по ноге!" Потом эта дама исчезла. Я так думаю, она была в том автобусе в качестве "независимой" понятой.
Нас отвезли во второе отделение милиции. Я находился среди других задержанных, хотя не мог ступить на ногу. Когда за Сергеем Гуляевым приехала скорая, моя жена упросила врачей осмотреть и меня. Они настояли на госпитализации, и нас с Гуляевым увезли в одной карете, в сопровождении милиционера.
У меня нашли гемартроз, наложили гипс. Сосед, слава богу, привез костыли.
Сейчас я подготавливаю заявление в прокуратуру, постараюсь привлечь виновных в этом безобразии к ответу. И, естественно, не собираюсь прекращать свою деятельность в оппозиции.

У Александра Казанцева сломано несколько ребер, одно из которых пробило легкое, синяки на коленях и на правой руке, которую мужчина не может поднять. В больнице Александр Михайлович носит с собой стеклянную баночку, наполненную его собственной кровью, это дренаж, собирающий кровь из полости тела:
16 апреля у меня день рождения. В воскресенье, накануне, мы с женой хотели сделать мне подарок, пошли в город за покупками. Но перед этим решили зайти на митинг несогласных, послушать, что там говорится: мне это интересно, хотя ни в какой группе или партии я не состою, да и никаких претензий к действующей власти до сих пор не имел.
Мы пришли рано, еще в 11.45, но внутрь решили не заходить: у жены были опасения, что начнут разгонять собравшихся. Когда все закончилось, мы хотели пойти к "Владимирской" по магазинам. Но путь в ту сторону был перекрыт, пришлось двигаться со всеми к "Пушкинской".
Когда подошли к метро и завернули за угол, увидели цепь ОМОНа, которая направлялась прямо к нам, избивая всех на своем пути. Причем в основном это таких же людей, как мы, случайных они ни в какие препирательства и столкновения с милицией ввязываться не собирались.
Я инвалид второй группы по сердцу, у меня в анамнезе два перенесенных инфаркта и операция на сердце. Так что, понятно, я избегаю любых силовых столкновений, не могу не только бегать, но даже быстро ходить.
Мы решили обойти метро и войти там, где выход. Но нас не пустили милиционеры, сказали идти на вход. Мы говорим: "Там бьют!" "Ничего не знаем"
К тому времени толпу стали разрезать на сектора, нас вынудили перейти Загородный и прижали к забору сквера. Я взобрался на ограду, опираясь на дерево, чтобы видеть, когда все закончится и можно будет наконец добраться до метро.
По-моему, ОМОН нарочно натаскивали на людей. Построив одну цепь, ей давали какой-то приказ: то бить, то теснить, то разделять. Потом эту цепь отводили, ставили другую и она получала новый приказ.
Наконец одна цепь выстроилась вдоль трамвайной линии и стала давить людей к ограде скверика, пугая: топнут ногой, стукнут дубинкой об щит. Они никого не били, но были явно не в себе: я видел, что зрачки у них расширены, лица страшно потные. Или перепуганы, или не знаю что
Жена пробежала вдоль забора до входа в садик, я перелез через ограду, спустился с другой стороны. Цепь отошла. Я подумал, что все заканчивается (хотя еще видел, как неподалеку били журналиста в серебряной безрукавке).
В садике гуляли, пили пиво на скамейках совершенно не имевшие к митингу отношения люди.
Вдруг опять началось: крики, шум, беготня, кого-то били. Мы с женой намеренно вели себя тише воды, ниже травы, никак не провоцируя агрессию по отношению к себе. И вдруг я увидел, что ко мне бежит огромный омоновец в черной форме. Он что-то кричал на бегу, что именно было не разобрать. Я повернулся к нему и переспросил: "Что?" В ответ он с разбега, со страшной силой ударил меня кулаком в грудь. Я отлетел, падая на спину, сильно ударился головой о землю и отключился. Ничего не ощущал и вдруг пришел в сознание от жуткой боли. Жена рассказывала, что омоновец, не останавливаясь, впечатал свой ботинок мне в правый бок. Он уже приготовился ударить снова, по голове, но жена с криком повисла на нем. Милиционер отшвырнул ее в сторону и убежал.
Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, подумал, что это инфаркт. В кармане лежал нитроглицерин, но я не мог ни достать его, ни попросить кого-то об этом.
Подбежали люди, один сказал, что врач, спросил, не сердце ли, я показал головой, что "да!". Он дал мне валидол, и я наконец смог вдохнуть. Люди потащили меня к скорой, причем, когда меня пытались поднять, порвался ремень.
В скорой сразу сделали обезболивание, я заснул, и очнулся только в больнице.
Жена рассказывает, что когда меня несли, я был мертвенно бледен. Многие меня фотографировали, и она кричала, чтобы были свидетелями, называла телефон. Кстати, если кто действительно видел и готов помочь в суде, пусть звонят по тому номеру.
Уже в понедельник жена подала заявление в прокуратуру, ей сказали позвонить на следующий день, узнать входящий номер заявления. Она позвонила, но номер не сказали, переправили в какое-то 16-е управление. Боюсь, что они хотят нас запутать, замотать своими бюрократическими уловками. Но я буду добиваться расследования, потому что не чувствую себя нарушителем я пострадал ни за что. Так что теперь принципиально пойду на следующий марш. Если, конечно, здоровье позволит.
Потому что участники этой акции вменяемые люди, такие же, как я, а не какие-то оголтелые отморозки, какими их выставляют в СМИ. Не могу признаться, что разделяю все их лозунги. Но считаю, что в свободной стране каждый имеет право высказывать свою точку зрения, особенно если это не точка зрения экстремиста.

Фотографии Сергея Ермохина.

Анджей Беловранин