Режиссер Михаил Дотлибов: "Всё настолько беспредельно глупо, что объяснить это невозможно"

Михайловскому театру в этом году исполняется 175 лет. Еще недавно нынешний генеральный директор "императорской сцены" Владимир Кехман в свойственной ему манере бравировал: "Мы планируем отметить этот юбилей так, чтобы о нашем театре уже никогда не забыли". До юбилея еще есть время. Но главной цели Кехман, похоже, уже добился. Новый сезон в "Михайловском театре" открыли громким скандалом: сорвана постановка оперы "Евгений Онегин"» за несколько дней до премьеры.
Между тем, по изначальному замыслу, спектакль должен был получиться грандиозным. Для постановки "Евгения Онегина" на петербургской сцене специально был выписан из Германии знаменитый русский режиссер Михаил Дотлибов (81-летний постановщик живет сегодня в Бонне) и приглашен не менее известный румынский дирижер швейцарского происхождения Ион Марин.
Однако в итоге около тысячи билетов вернулись в кассы, оскорбившийся дирижер – в Румынию, не менее обиженный режиссер – в Германию. Перед отъездом последнего корреспонденты ЗАКС.Ру встретились с Михаилом Дотлибовым и расспросили его о том, что произошло за кулисами во время репетиций и кто в этом виноват?

- Всё настолько беспредельно глупо, что объяснить это невозможно, - прокомментировал разрыв взаимоотношений с руководством Михайловского театра режиссер Михаил Дотлибов. – Ведь я не хотел, точнее, не мог ехать в Россию. Потому что незадолго до поездки в Петербург заболел. У меня имелись все основания не приезжать по состоянию здоровья. Но у меня были мои личные моральные обязательства перед театром: я пообещал. И в итоге четыре-пять месяцев назад я был специально выписан из Бонна для постановки в Михайловском театре оперы "Евгений Онегин".
Разговор шел о реконструкции знаменитого спектакля К.С.Станиславского, поставленного впервые в 1922 году. Высокую оценку этому спектаклю давали Федор Шаляпин и Сергей Рахманинов. В частности, Рахманинов писал: "До конца моих дней я буду помнить первое оперное детище Станиславского, рожденное в его оперной студии, — это дивное слияние трех русских гениев — Пушкина, Чайковского и Станиславского". А Шаляпин говорил: "Прекраснее этого театра души я ничего в жизни не знаю".
Я двадцать пять лет проработал в Московском академическом музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. Когда в Москве в театре имени Станиславского и Немировича-Данченко ставился этот спектакль, который шел в первозданном виде уже лет семьдесят, его решили обновить. Тогда очень активное участие в этом принимали первые создатели спектакля, которые еще были живы. Они мне очень подробно рассказывали о спектакле. У меня есть их книги, остались их рукописи. Я в 1992 году сделал новую редакцию "Евгения Онегина" в Москве, которую в 1999 году Министерство культуры РФ признало "лучшим пушкинским спектаклем в России".
Потом меня пригласили делать эту работу в Австрию. На сцене венского театра "Каммер Опер" реконструкцию спектакля Станиславского горячо приветствовали критики Австрии, Германии, Англии, США (тогда за рубежом Михаила Дотлибова назвали "учеником Станиславского" - ред.).
В мире существует огромное количество версий постановки оперы "Евгений Онегин", однако лишь некоторые стали такими значимыми вехами оперного искусства, как спектакль великого русского режиссера, реформатора мировой драматической и оперной сцены – Станиславского. Константин Сергеевич Станиславский не участвовал в переносе своего спектакля на "большую" сцену, поскольку был тогда уже тяжело болен. Но он оставил завещание: "На любой сценической площадке спектакль должен сохранить те основные принципы, в которых он выкристаллизовался за годы моей репетиционной работы над ним. Это: условная колонность декорации, интимность, правдивость взаимоотношений на сцене, яркое сквозное действие и сверхзадача, которые определяют саму суть спектакля. … Я не люблю прибегать к ультиматумам, но в данном случае я просто запрещаю изменять план постановки "Евгения Онегина" в целом и в деталях, ибо многие из них драгоценны. … Это я завещаю".

- В Михайловский театр Вас пригласили делать ту же постановку "Евгения Онегина"?
- Да. Более того, когда я приехал в Петербург, я привез две видеозаписи – два варианта постановки спектакля на московской и на венской сцене. Я сразу предложил посмотреть их Владимиру Кехману и Елене Образцовой. Но, по-моему, никто ничего так и не посмотрел. Записи до сих пор валяются где-то в дирекции…

- Допускаете ли Вы, что руководство театра просто понятия не имело, что за спектакль ставится? Когда Владимир Кехман впервые увидел его на сцене?
- Странно и смешно, но оказалось, что в Михайловском театре нет помещений для репетиций оперы. Я так и поставил весь спектакль возле гардероба, в коридорчике, внизу. Потом для меня арендовали спортивный зал напротив гимназии Русского музея. В этих условиях (без декораций, без музыки, без света – ред.) около месяца велись репетиции. Я поставил спектакль и там же, в спортзале, показал отдельно Владимиру Кехману, отдельно Елене Образцовой.
Кехману вроде бы сначала спектакль понравился, кроме каких-то мелочей. А Образцовой не понравился сам Станиславский. Она раскритиковала его сцены. Я показал Образцовой знаменитую книгу о Станиславском "Жизнь в искусстве", где сказано, что решение тех сцен (которые как раз пришлись не по душе Образцовой) – лучшее, что Станиславский сделал в опере. Но я ее не убедил. Образцова – талантливая певица. Но совершенно никакой не режиссер. Ее взгляды на оперное искусство - провинциально-первобытные. А Кехман – человек, который очень поддается чужим впечатлениям.

- Владимир Кехман говорит, что причина отмены спектакля в том, что режиссер не справился с поставленной задачей. Что Вы на это скажете?
- Утверждать, что с постановкой спектакля не справился я – все равно, что сетовать: не справился Станиславский! Реконструкция спектакля в петербургском театре соответствует всем историческим материалам. Но, по-моему, ни Кехман, ни Образцова даже не знают толком, что такое система Станиславского. Можно уменьшать число актеров в постановке. Можно совершенствовать игру. Но нельзя искажать Станиславского. Ломать его я не мог. Мне было крайне важно донести дух великого спектакля.

- Говорят, Вы не сработались с дирижером Ионом Марином, что и стало причиной конфликта. Довелось ли Вам вообще работать с Марином на петербургской сцене или нет?
- Несколько недель назад Кехман попросил меня поехать в Прагу - послушать этого дирижера. Я пожилой человек, я чувствую себя неважно, мне в Прагу ехать было тяжело, но Кехман попросил, и мы поехали в Прагу – послушать Марина в концертном зале.
Ион Марин – дирижер хороший, способный, но он совершенно не знает русской музыки и презирает русское искусство. Там, в Праге, в разговоре Марин восклицал: "Станиславский – это великое"! Когда же Ион Марин приехал в Петербург, он сказал, что не знал про реконструкцию спектакля Станиславского и разозлился: "зачем мне столько покойников: Чайковский, Пушкин, Станиславский"? Он хотел ставить только Чайковского и непосредственно так, как хотел он.
Меня отстранили от репетиций без всякого объяснения причин. До последнего момента я лично на сцене репетировать не мог. А как только появилась какая-то возможность - меня отстранили. Сказали, что надо уступить время и место дирижеру. Работа будет только музыкальная. Потом мне врали: отдохните пока. Дирижеру надо еще позаниматься музыкально. А вместо этого они в классе у Образцовой поменяли весь спектакль. Всё перекорежили. И я даже не знаю: кто теперь может считаться режиссером? Но никак не Станиславский и не я. Образцова говорила: мы сделаем шикарный спектакль, новый. Но, видимо, они поняли, что так спектакль поставить нельзя…

- Вы так ни разу и не репетировали на сцене?
- Каждый человек имеет право завершить работу. Я просил: дайте мне завершить работу. Дайте мне сцену - я покажу итог. Кехман отвечал: "Не дам, я и так знаю, что это плохо". Но он не видел спектакль в целостном его решении никогда.
К моей неожиданности, Кехман разрешил единственную репетицию на сцене 16 сентября. Это был закрытый показ: присутствовало всего несколько человек из руководства. Молодые актеры, тоже раскритикованные и отстраненные вместе со мной, "совершили подвиг": в этих декорациях, со светом, они выступали впервые и показали достойный результат. Некоторые из них в тот же вечер получили приглашение на работу в другие петербургские театры. Однако я не знаю: получат ли они расчет? Я ничего не получил за свою работу и не получу.

- Почему?
- Не получу, потому что договор со мной не подписан. С самого начала мне предложили подписать липовый договор, скрыв сумму, которую мне должны заплатить. На липовый договор - я не согласился, а настоящий - театр со мной не подписал. Поэтому, получается, что я у них не работал, и они мне и не заплатят.

- Сознательно работали за бесплатно?
- Я же не знал, что всё это кончится конфликтом. Не знал, что меня обманут. Они обещали до последних дней, что договор будет. Они же просто обманули меня. Кехман меня пугал на днях: "Если вы будете встречаться с журналистами и всё им рассказывать, то выметайтесь из театральной гостиницы, где живете…" А перед моим лицом Владимир Абрамович символично помахал конвертом с деньгами, видимо, в знак того, что они мне не достанутся. Может быть, он надеялся, что я испугаюсь и скажу: все, что хотите, только заплатите. Но я так не сказал. Потому что я не могу продаться, продать Станиславского, продать искусство. И обязательств врать я не давал. Как не давал и обещаний умиляться. Я не могу умиляться глупости.

Нина Петлянова

Это уже далеко не первый конфликт нового директора Михайловского театра, торговца фруктами Владимира Кехмана с артистами: ранее жертвами конфликта стали, например, режиссер Александр Сокуров или главный дирижер Андрей Аниханов