Иван Уралов: "Власти нужно учиться себе запрещать"

Каким бы плохим ни был прошлый начальник, нелицеприятно отзываться о нем (даже оставив место работы) — дурной тон. Для руководителя же, давно расставшегося с сотрудником, ругать его — тем более абсурдно. Но именно прежний подчиненный — экс-главный художник Петербурга Иван Уралов — на днях вывел из себя губернатора Валентину Матвиенко. Ни стыдно, ни нелепо не показалось градоначальнице публично обрушить на него свой гнев: "Бывший главный художник по телевидению советы дает! — возмутилась Матвиенко. — Да его не то что не слушать, его вообще надо привлечь за то, что он сделал с городом!"

Между тем заслуженный художник России, профессор Российской академии художеств, директор Института искусств СПбГУ Иван Уралов всего лишь позволил себе высказаться о самых "ярких" ("глобальных") проектах в Петербурге: небоскреб для Газпрома, плавучий фонтан у Стрелки Васильевского острова, каток на Дворцовой площади…

— Иван Григорьевич, что вы сказали в прямом эфире? Чем рассердили Валентину Матвиенко?

— Ничего обидного. Я сказал лишь, что обращаться с Петербургом — уникальным городом, который нам достался, так, как сейчас, нельзя.

Власти нужно уметь от чего-то отказываться, понимая, что, увы, многое в нашем городе недопустимо, что ты просто не можешь себе этого позволить, ибо через десятилетия будешь выглядеть Геростратом в глазах потомков. Будешь восприниматься монстром, который изуродовал уникальный памятник архитектуры, дошедший до нашего времени и называющийся городом Святого Петра.

Услышать в ответ в свой адрес недобрые слова было очень огорчительно. Я, конечно, знаю, что существует черная неблагодарность. Хотя я ни на что особо и не рассчитывал, но не понимаю: почему нужно так огорчаться от того, что горожане имеют свое собственное мнение? Профессиональное мнение. Все сказанное я говорил с точки зрения и жителя, и профессионала.

Человек я принципиально не конфликтный. Конфликт, война — бесперспективны. Просто наступило время, когда тему градостроительства в Петербурге необходимо обсуждать. Целые профессиональные сообщества (художников, архитекторов, экологов и мн. др.) хотят, чтобы их услышали.

Официальное осуждение газпромовского небоскреба всеми архитекторами России и Петербурга — разве этого мало для того, чтобы прислушаться? Если все российские мастера заявили: мы никогда не подпишемся под данным проектом! Этого быть не может! Но, к примеру, Михаил Боярский и Валерий Гергиев считают, что может. Или еще кто-нибудь из людей публичных легко использует свою популярность подобным образом? И поэтому будет! И это называется "глас народа". Странно и грустно. В конце концов, почему говорят артисты? Пусть скажут архитекторы, историки, инженеры. Пусть будут споры: именно в споре рождается истина. Но, увы, любые критические замечания вызывают жесткую реакцию. Воспринимаются как нечто враждебное. Их или просто не слушают, или слышать не хотят…

— Что вы сказали такого, чего не хотели слышать в Смольном?

— О фонтане на Неве. О катке на Дворцовой. О застройке исторического центра города в целом: как мы строем и что создаем. Я с профессиональной и художественной точки зрения дал оценку: почему так нельзя. Вопрос даже не в том, что делать, а как делать.

Мой сын, архитектор, когда увидел Дворцовую площадь, сказал: "Я не хочу обсуждать, может быть или не может быть каток на Дворцовой, я хочу спросить: почему это сделано именно так?"

Этот каток сооружен наихудшим из возможных способов. Наихудшим в плане дизайна, архитектуры, исполнения. И закрывает памятник…

Хорошо, "нужно народу развлекаться" в центре города. Летом же молодежь катается у Александрийского столпа на досках, на велосипедах, и это никого не раздражает. Ездят на лошадях, на повозках, и это тоже никого не приводит в ужас. Играет одинокий саксофонист под аркой Главного штаба, и никому не мешает. Никто не говорит: не пущать, давайте оставим Дворцовую площадь как какое-то сакральное место, "там жить нельзя"! Можно жить на Дворцовой. Но делать балаган из нее негоже.

Тот же каток можно устроить. Но более умно. Если бы каток шел по периметру, там, где лежит асфальт на Дворцовой площади, и было бы сделано возвышение на 20–50 сантиметров по тому же периметру, без каких-то построек, стоял бы один автобус, в котором можно взять коньки напрокат или выпить чашечку кофе, почему нет? Может, красиво будет. Но когда такой памятник, как колонну и арку, застраивают убогими сараями с жуткими рисунками, всплывает в памяти самый что ни на есть примитивный образ центральных парков культуры и отдыха известного периода нашей истории.

Я понимаю, что хороший каток будет стоить дороже. В него придется вложить иные деньги и умалить рекламное и физическое присутствие тех, кто это делал. Но это будет достойное дело.

Фонтан — тоже не подарок, потому что с художественной точки зрения он ничтожен. Объект, который занял огромную часть акватории Невы, производит впечатление… полузатонувшей и горящей баржи, будто пожарные катера подошли и тушат. Возникает ощущение тревоги и катастрофы, а не праздника.

Я не против фонтана, я против того, как грубо он сработан.

И разве Стрелка Васильевского острова была недостаточно красива, чтобы ею любоваться? Почему тогда мы лишены возможности смотреть с разных точек на Стрелку? Фонтан ее закрывает. С другой точки он затмил Петропавловскую крепость. С третьей — Зимний дворец. Нелепость полная! А будь этот фонтан перенесен к гостинице "Санкт-Петербург" — он спас бы нас от лицезрения того ужаса, который там строится, и сфокусировал бы внимание горожан.

Никто не говорит, что Петербург не должен развиваться. Вопрос — как? Мне кажется, профессиональное сообщество должно встрепенуться. Всемирный клуб петербуржцев (Иван Уралов является членом правления Всемирного клуба петербуржцев. — Н.П.) ежегодно издает т. н. белую, красную и черную книги Петербурга. В белую книгу заносятся удачные архитектурные проекты, в красную — те, что вызывают опасения, в черную — откровенные неудачи. Но с 2008 года правлением клуба решено выпускать еще и серую книгу Петербурга, куда будут вноситься проекты, которые профессионально даже обсуждать смешно. Можно ли профессионально обсуждать фонтан? Каток на Дворцовой площади? Небоскреб?

— Чем вы козыряете против строительства небоскреба для Газпрома? Чем этот замысел пугает петербургских художников?

— В мире осталось очень мало городов, где отсутствуют небоскребы. И это их достоинство! В Венеции нет небоскребов. Поставьте в Венеции небоскреб — и туда можно будет не ездить.

Нет у нас небоскребов — и слава богу! Туристы рвались в Петербург не ради небоскреба, и впредь станут приезжать смотреть не на газпромовскую башню!

Почему нужно обязательно уподобляться Эмиратам или США, повторять ошибки Европы, воздвигая здание среднестатистической архитектуры. Петербург заслуживает лучшей участи, чем обычный европейский или американский город.

В свое время путешественники писали: "когда ты входишь в Неву на корабле, то поражаешься удивительной красоте серебра воды, серебра небес и как золотой акварелью нарисованных фасадов с тонкими шпилями и куполами". Таким образ Петербурга сохранялся долгое время. В нашем городе, помимо памятников архитектуры, существует бесспорная ценность — перспективы и виды. Нельзя их портить. Давайте строить новый Петербург, но не уничтожая старый и отдавая себе отчет в его будущем. Иначе получим испорченный город и в очередной раз начнем рвать на себе волосы.

Надо признать и власти, и профессионалам, что в последние годы со многим мы сталкиваемся впервые, не имея опыта еще или имея чужой, не очень удачный опыт. Бывают неудачи. Никто не безупречен. Но мы же подряд делаем ошибки. Проходим по чужим ошибкам и не учимся.

В Париже башня Монпарнас была построена известным признанным в мире "элитным" архитектором Ж. Нувелем. Сегодня парижане всерьез думают о том, что нужно этот небоскреб снести, потому что он отрицательно влияет на весь Париж, и особенно на его центр. Начали акцию: собирают деньги, чтобы выкупить башню Монпарнас и потом ее разрушить. Выкупить для того, чтобы разрушить! Французы признали: это принципиальная градостроительная ошибка: небоскреб в центре исторического города.

Может быть, и петербуржцам пора собирать деньги, чтобы выкупить пока еще не построенное здание Газпрома?

Сегодня я ничего другого не могу противопоставить этому.

Часто спрашивают: что ты делал в администрации десять лет? Я отвечаю: у меня ощущение, что двигался тяжелый и бесчувственный состав, а я стоял, упирался этому поезду, пытался его затормозить — крайне наивная позиция. Но медленнее он ехал точно. Теперь же поезд набрал безумную скорость…

Потерялись нити здравого управления эстетикой градостроительного процесса. Представьте: Шпалерная улица, Смольный собор, а рядом с ним — 400-метровое здание. И что же делать Растрелли? Он бессилен. Он сделал что мог для Петербурга. А то, что происходит сейчас, — настоящее глумление над его архитектурой.

Однако эту ситуацию трактуют как борьбу нового и старого в Петербурге, конфликт поколений, спор отцов и детей. Есть родители — старики неразумные. Есть дети — дерзновенные, чрезвычайно динамичные, которые хотят строить небоскребы. Хотят иметь иной Петербург. Отцы же держатся за старый. Но нам этот город не дети дали, а прадеды и деды, отстоявшие его в блокаду. И не для того, чтобы дети поиграли в этот город как в кубики, то складывая, то разрушая.

— Как вы считаете, если сегодня столь многими и так много приводится аргументов против строительства небоскреба, если уже сейчас (на начальной стадии) понятны негативные последствия этого строительства, почему столь упорно и непреодолимо проталкивается идея Газпрома?

— Первая очевидная причина — большие деньги. При этом и дополнительные большие деньги в бюджет города. Можно даже допустить, что изначально намерения самые благие.

Вторая причина — не в профессиональном контексте. Она за пределами логики. Это иррациональное объяснение проекта. Видится прямая связь между величием компании и величиной здания.

Газпрому хочется увековечить себя. Воздвигнуть себе памятник нерукотворный. Но почему бы не построить новые мосты? Новые больницы? Какие-то совершенно удивительные общественные пространства? Построить небоскреб — самое простое и неинтересное, что можно придумать. Но придумали именно его. Другие варианты даже не рассматривались. Изначально поставили задачу — построить 400-метровое здание. Для чего? Это будет самый высокий небоскреб в мире? Нет. В Европе? Нет. А если нет, то чего мы упираемся? Просто потому, что у нас нет небоскреба? Ладно, давайте построим его на окраине. Посмотрим: хорошо или плохо? Но у нас ведь как — "на фоне Пушкина снимается семейство". Обязательно нужно сняться так, чтобы тебя было видно с главных точек города.

Я помню то время, когда гостиница "Ленинград" (нынешняя "Санкт-Петербург") была значительно урезана по высоте. Архитекторы предполагали сделать ее более пафосной, большой, со шпилем. Не пропустил Градостроительный совет. Не разрешили нарушать "небесную линию города на Неве" — по словам Дмитрия Сергеевича Лихачева. Так вот нам слова Лихачева — ничто, а слова Боярского — все.

Это же подмена базовых ценностей — вот что огорчительно. Мы подменяем истинные ценности мнимыми. Создаем иррационально-безумные проекты и хотим ими прославиться. Но мы не хотим прославиться качественным строительством. И даже тем, что запрещаем что-то сами себе во имя сохранения города. Очень хочется, но запрещаем, зная: будем более достойно выглядеть, если не позволим себе разгуляться.

Никогда еще ни при ком из руководителей так радикально и так поспешно не менялся наш город, как сегодня.

— Вы занимали должность главного художника Петербурга с 1994 года, начинали работать с Собчаком, до конца оставались в команде Яковлева, а ушли именно при Валентине Матвиенко. Почему?

— По сути, я пережил четыре периода правления в Петербурге: одно Собчака, два Яковлева и одно Матвиенко. Почему я ушел?

Я работал в трудное и сумасшедшее время. Собчак, когда был главой города, сформировал сильную и интересную команду. Тогда планка требований, предъявляемых к нам, намеченных планов, достижений — казалось, стояла на некой олимпийской высоте. Но мы считали, что ее возьмем! Не взяли, наверное, но стремились.

Затем пришла команда Яковлева: более прагматичная, хозяйственная, расчетливая. При Яковлеве планку понизили: поставили на преодолимую, но все же высоту. И мы эту планку взяли. Как у Высоцкого: "разбег, толчок…"

При новом руководителе я впервые почувствовал себя пуделем из известной картины Федотова "Анкор, еще анкор", прыгающим через стек. Я понял, что суетливо прыгать мне не надо. И я ушел.

Я никогда не думал быть чиновником всю свою жизнь. Всегда оставался в первую очередь художником и собирался уйти с этой работы в 2003 году. Меня уговорили еще немного поработать после 300-летия, а потом согласовали мой уход. Я ушел просто и бесконфликтно: не просил слов благодарности, мне не нужно было трудоустройства, я получил возможность заниматься любимой работой.

А теперь оказывается, что нужно было не просто уйти, а еще и никогда больше не обращать внимания на свой город. А этого я, простите, не могу.

Записала Нина Петлянова