Тимур Саидгареев: "На моем месте может оказаться любой"

Скандальное дело о подготовке покушения на губернатора Валентину Матвиенко закончилось грандиозным провалом петербургских спецслужб в суде. Присяжные заседатели сочли преступление недоказанным, доводы следствия неубедительными, обвинение несостоятельным. Впервые за последние 15 лет (с момента возрождения в России суда присяжных) 7 апреля в Петербурге был вынесен единогласный вердикт: подсудимые не виновны. 14 апреля Городской суд огласил оправдательный приговор. Троих обвиняемых по этому делу освободили прямо в зале суда. Один из подсудимых – 29-летний Тимур Саидгареев – по материалам обвинительного заключения мог готовиться к тюремному заключению как минимум лет на пятнадцать. Но он вышел из суда, сжимая в руках оправдательный приговор. Как стало возможно такое и что переживает человек в подобной ситуации? Об этом в эксклюзивном интервью Тимура Саидгареева. Досье: В мае 2007 года сотрудниками УФСБ Петербурга и Ленобласти были задержаны 29-летний инженер Тимур Саидгареев, 20-летний компьютерщик Равиль Муратов и 17-летний учащийся профтехучилища Владислав Баранов. Вскоре им предъявили обвинение в посягательстве на жизнь на губернатора Петербурга Валентины Матвиенко, в незаконном приобретении и хранении боеприпасов, а также в подготовке теракта. По версии следствия, всего в заговоре против губернатора участвовало пять человек. Но на скамье подсудимых оказались только трое: Саидгареев, Муратов и Баранов. Еще два человека, явно участвовавшие в подготовке преступления (если считать, что подготовка вообще была), бесследно исчезли и сейчас объявлены в федеральный розыск. При этом один из них – некий Анзор материально обеспечил несостоявшихся террористов (при встрече у Инженерного замка передал им гранату и взрывчатку), а другой – Муслим Ильмурзаев – главный идеолог преступного заговора, который должен был обеспечивать "связь джамаата с Чечней", подготовил морально. Квартира, которую снимал в Петербурге Ильмурзаев, оказалась нашпигована специальными средствами слежения. Именно здесь оперативники ФСБ при обыске обнаружили и изъяли аудио- и видеоматериалы, составившие основу обвинительного заключения. По окончании следствия в ноябре 2007 года обвиняемые ходатайствовали о слушании их дела судом присяжных. Дело рассматривалось в Городском суде с января 2008 года. Подсудимые были оправданы за отсутствием события преступления.

ИНТЕРПРЕСС – Когда и как вы узнали, в чем вас обвиняют? – В следственном изоляторе ФСБ во время допроса назвали, какие статьи нам вменяют. Обвинение было сформулировано общими фразами: якобы мы готовили покушение на какого-то государственного деятеля. Походя следователь заметил, что "высшую меру никто не отменял". О том, что мы покушались на жизнь Валентины Матвиенко, я узнал еще позже. – Как реагировали на выдвинутые обвинения? – Сразу сказал, что ничего не признаю. Все отрицал. Но меня и не заставляли признаваться. Я видел, что следователей мало интересовали мои показания. Дело строилось явно не на них. Мне есть с чем сравнивать. Я раньше уже задерживался – в 2006 году сотрудниками ОРБ. Вдвоем с приятелем (он чеченец) мы шли неподалеку от Марсова поля. Нас остановили, проверили документы, у меня был с собой пакет, в котором лежала распечатка статьи из интернета. Я пакет не собирался показывать – это мои личные вещи. Досматривать их оснований нет. Даже если бы, в худшем случае, эту статью признали экстремистской, по закону, у каждого человека есть право иметь любую литературу в единственном экземпляре. Однако оперативники силой забрали пакет, залезли в него, вытащили бумаги. Видимо, они ждали именно нас и уже знали, где и что искать. Хотя ничего нарушено не было, они забрали у нас паспорта и повезли обоих в ОРБ. Те люди вели себя как звери. Могли пугать чем угодно, любую гадость сказать, вплоть до того, что мы тебя убьем… Поэтому в изоляторе ФСБ я (уже наученный тем уроком) ко многому был готов. К следователям я относился так: можете убивать, но я не воспринимаю всерьез ничего из того, что вы мне предъявляете. Позже, в процессе ознакомления с делом о подготовке покушения на губернатора, я узнал, что в ОРБ от моего приятеля все-таки добились показаний. Совершенно бредовых: будто бы я просил его познакомить меня с Шамилем Басаевым. Но я уже ничему не удивлялся: они могли заставить сказать что угодно. Тогда в ОРБ меня тоже допрашивали долго, но отпустили. Только сейчас я понял: для чего это задержание было нужно… – Когда и как вы познакомились с Муслимом Ильмурзаевым? – Муслим появился в Петербурге в июне 2006 года – буквально через месяц после того, как меня задержали на Марсовом поле. Так же, как и с Равилем Муратовым, и с Владиславом Барановым, мы встретились с ним в мечети. В мечети все легко общаются. Мы тоже стали общаться. Муслим сразу сказал, что он в курсе произошедшего со мной. Добавил, что приехал из Чечни и у них там еще более жестоким гонениям люди подвергаются за веру. Отчасти он на этом сыграл. Благодаря чему мы ближе сошлись. Кроме того, он (по крайней мере – внешне) казался верующим. Молился. Располагал к себе. Всегда хорошо одевался. Умно и складно говорил. Не вызывал недоверия. Жаловался, что здесь у него знакомых мало, поэтому приглашал к себе: приходите, молитесь, я все равно один живу. Мы стали к нему приходить. Общаться… Та сумка, в которой оказались боеприпасы, изъятые при задержании, предназначалась Муслиму. Он нам сказал, что вынужден уехать. А ему вещи привезут. И так как его не будет, просил эту сумку забрать. Мы не могли отказать – вроде бытовая ситуация. Вот и забрали сумочку… – Неужели действительно Муслим не вызывал у вас никаких подозрений, а происходящее не походило на провокацию? – Конечно, теперь я осознаю, что Муслим нас провоцировал на определенные разговоры. Но ведь говорить можно на разные темы, особенно если тебя подводят к ним. Можно рассуждать и про терроризм, и про оружие. Но разговоры еще не означают планирование. Весь вопрос в том, как их использовать. Допустим, человек интересуется оружием. И если разговорить человека на оружейную тему, записать, то после можно подвести абстрактные разговоры под конкретное дело... Если человек просто интересуется оружием – это одно, если он в чем-то обвиняется, тогда такой интерес уже рассматривается как отягчающее обстоятельство. Само по себе это неудивительно. Поражает другое: выходит, у человека уже нет возможности просто о чем-то говорить. За тобой всегда могут следить. Тебя могут снимать или записывать. И на этом построить обвинение. Имея подобную доказательную базу, любого человека можно обвинить в чем угодно. Любой человек у нас в стране может оказаться за решеткой. – Почему вы приняли ислам? – Я изучал разные религии (и христианство, и буддизм). Не исповедовал, но интересовался. К исламу я пришел уже в зрелом возрасте. Поскольку всегда считал себя мусульманином. У меня бабушка – мусульманка, и она с самого раннего детства воспитывала меня: "Ты – мусульманин". У нее я выучил первые молитвы. Но все-таки бытие в значительной степени определяет сознание. И у меня на тот момент не было особых знаний. Я жил, как большинство людей, не задумываясь о религии. Кроме того, что я мусульманин и бог един, я многие годы ничего не знал об Исламе. Изучать его, верить по-настоящему и ходить в мечеть я стал около пяти-шести лет назад. Само слово "ислам" переводится с арабского как "покорность Всевышнему". Всевышний в Коране сказал: "Я создал людей для того, чтобы они мне поклонялись". Но поклонение подразумевает не только чтение молитв. Когда человек начинает читать молитву, он понимает, что это лишь маленькая часть поклонения. Человек своими делами, поступками, отношением к тем или иным вещам тоже должен выражать поклонение. В итоге шаг за шагом Всевышний испытывает человека. Проверяет: как тот станет относиться к любым событиям в жизни. И в зависимости от поведения это будет записываться ему как хороший поступок или плохой. – Тогда, с точки зрения верующего человека, как вы воспринимаете то, что случилось с вами? – Как испытание. Всевышний в Коране говорит: "Не думайте, что вам просто так удастся войти в рай. Я обязательно буду подвергать вас испытаниям. Потерям имущества, людей, гонениям, страхам. Успех ждет лишь тех, кто окажется терпелив и богобоязнен. Любое испытание нужно пытаться стерпеть". Вы читали Коран? -Нет. -Почитайте. -Почитаю, увлекусь, попаду под следствие… -Вот видите, вы сказали: "Попаду под следствие". В Коране же говорится: не бойтесь людей – бойтесь Аллаха. В исламе запрещено бояться кого-то, кроме Всевышнего. Не должно быть преград духовному развитию. Если кто-нибудь нарушает заповедь Всевышнего, опасаясь людей, то Аллах отдаст этого человека на суд людей. А если человек, чтобы совершить то, что предписал Всевышний, навлекает на себя гнев людей, то Аллах спасет этого человека. Хотя, возможно, будет посылать ему какие-то внешние испытания, но в итоге даст более высокие блага. А люди ничего не смогут ему сделать. – Чего вы ждали от суда? К какому исходу дела внутренне готовились? – Я не был уверен, что суд закончится оправданием. Если и верил в это, то – в глубине души. Но, как говорят, надеясь на лучшее, готовься к худшему. Когда ждешь хорошего, а случается плохое – гораздо тяжелей. А если учитывать, обдумывать и мысленно принимать нехорошие варианты, то когда они сбудутся, это уже не так больно тебя ударит. Возможность самых худших исходов я не исключал. – Самые худшие – это какие? – Не надо об этом. В тюрьме, если дать волю своему воображению, можно додуматься до чего угодно. – А что вселяло надежду? Само дело так обставленное? Поддержка близких? Авторитет и опыт адвокатов? – Все это сыграло свою роль. Но в первую очередь, конечно, я верил в то, что Всевышний в итоге дает своим рабам исход из тех испытаний, которые им ниспосылает. – Как дальше будете жить, уже думали? – Думал, конечно. Пока не знаю. Рано об этом говорить. Не знаю даже, как сложится завтрашний день. – Тогда, может быть, думали, чего вы больше не повторите? – Собственно, я и не делал ничего такого плохого. Поэтому трудно сказать, чего я делать теперь не буду… Единственное, к чему меня подводят близкие, советы друзей и собственные размышления, – вряд ли теперь я стану общаться с посторонними людьми. Хотя подозревать всех подряд в том, что они являются провокаторами, не хочу. Это не мое. Просто изначально подозревать всех людей не готов. Однако в любом случае подсознательно появляется какой-то опыт. Буду надеяться, если подобные ситуации повторятся, теперь я смогу их обойти. Буду думать, что меня (чисто теоретически) в любую минуту могут снимать или записывать. А с другой стороны, такая паранойя – это ненормально. Постоянно остерегаться, что за тобой следят или тебя прослушивают. Жить в непрерывном опасении оказаться под наблюдением, в вечном ожидании каких-то доносов… – У ваших близких возникали аналогии с 1937-м годом, а вы находите сходство? – Да, они есть. Но если семьдесят лет назад у спецслужб не было больших технических возможностей, то сейчас появились. А с другой стороны, все-таки сохраняются еще какие-то принципы, через которые пока не переступили. Если в 30-е годы людей сажали буквально ни за что, за один донос, и достаточно, не надо никаких доказательств – то сейчас все-таки формируется какая-то доказательная база. И есть тот же суд присяжных, который дает возможность защитить человека. На эту тему в суде рассуждали адвокаты: как проходил бы такой судебный процесс в России в разные исторические эпохи. При Александре II дело даже не стали бы рассматривать, пока не нашли бы Муслима Ильмурзаева. А рассмотрев, наказали соразмерно деянию. При Сталине без суда расстреляли бы всех вместе с адвокатами. При Путине (без присяжных) дело должно было закончиться обвинительным приговором и солидными сроками. Но дело рассматривал суд присяжных… Записала Нина Петлянова